Ветерану труда Борису Кузьмичу Григорьеву было всего девять лет, когда началась Великая Отечественная война. Он поделился с нашим корреспондентом некоторыми историями из своего детства.

— Борис Кузьмич, как и где вы узнали, что началась война?

— По уличному радио. В тот же день моя бабушка Дарья Васильевна Григорьева вышла на улицу и сказала: «Смотрите, самолёты летят!». Мы ещё не знали, что это немцы летели бомбить Ростовский железнодорожный узел, потому что он большой и расправиться с ним нужно было как можно скорее. На дом на углу Первого переулка упала тонная бомба, и от него осталась одна воронка.

— Где вы были в начале войны? Чем занимались?

— Я родился в городе Ростове-на-Дону на улице Седьмой, теперь она называется Катаева. Когда война только началась, мне было 9 лет, и мы с матерью ходили на оборонительные сооружения, прямо за речкой Темерничкой начинались укрепления. От своего дома я ходил с ведром на поворотный круг и воровал у немцев уголь. Всё время оккупации я провёл в Ростове у себя дома.

— Такие вылазки за углём смелые и опасные. Вас не замечали немцы?

— И замечали, и били палками, и всем, что попадётся под руку. Иногда не церемонились — сразу стреляли, а мы прятались под заборами. Много мальчишек тогда погибло. Слева от моего дома жила очень большая семья. Один из детей — мой ровесник Васька Филимонов. Мы вместе с ним таскали уголь. Так вот его переехал немецкий поезд.  

— А когда бомбили Ростов, где вы прятались?

— У соседей было бомбоубежище — траншея, метра три в длину и где-то метр шириной, накрытая бревнами и сверху засыпанная землёй. Там пережидали.

— Вам приходилось голодать?

— Что тебе сказать в отношении еды… Очень было тяжело. Больше всего доставалось маме, нас у неё двое было. Сестру звали Надежда, она старше меня на два года. Женщины в военные годы стремились поменять все вещи, которые у них были, на продукты, для этого нужно было ездить в Краснодарский край. Меняли на картошку, пшеницу.

— Что вам запомнилось со времён оккупации?

— Нашего соседа справа звали Николай Васильевич. И в заборе между нами была огромная дырка. Во время первой оккупации, когда наш город уже заняли фашисты, я пришёл домой около семи часов вечера, а мама говорит: «Дядя Коля просил зайти». Ну я пролез к нему через дыру в заборе, прихожу, а дядя Коля мне говорит: «У меня там в окопе сидят три человека, я только их покормил. Лейтенант и два солдата. Их нужно будет ночью вывести к Дону».

Мне на тот момент было 10 лет. А чтобы их вывести, нужно пройти через дворы к Темерничке и уже вдоль неё идти.

И вот я вернулся к дяде Коле где-то в начале второго ночи, мы с солдатами перелезли через забор и двинулись в путь. Когда подошли к берегу Дона, один солдат сказал: «Я не умею плавать». Тогда мы соединили два бревна проволокой. Бревна оттолкнули от берега, солдаты сели на них и уплыли. А я вернулся домой.

Через девять дней Ростов освободили. Я стоял с бабушкой на улице, в это время какой-то солдат подошёл к ней и что-то спросил. Я уточняю: «Что он спрашивает?» Бабушка отвечает: «Ищет какого-то мальчика». Я тогда сам говорю ему: «Кого ты ищешь?». А он мне: «Мальчика, который вывел меня к Дону». Ну тут всё и сошлось. Тогда солдат достал грязный кусочек сахара из сумки и отдал мне: «Больше у меня ничего нет. Это тебе от меня подарок».

— А что самое жуткое вы видели в те времена?

— В самом начале оккупации очень мужественно защищали город полк НКВД и ополченцы. А немцы, чтобы устрашить народ, вешали мёртвых русских солдат на газетных стендах.

— А какие-нибудь истории о друзьях расскажите?

— У меня был очень хороший друг со школы — Борис по фамилии Шестопалов. И в действительности у него на ногах и руках с рождения было по шесть пальцев. Он был очень отчаянным. Когда город заняли во второй раз, он украл у немецкого офицера паребеллум — немецкий самозарядный пистолет. Как это вышло: квартира, которую занял фриц, была полуподвальная, окно на уровне земли. Он когда пошёл купаться, всё с себя снял и положил на подоконник. Ну Борис не растерялся...

Немец и меня, и остальных ребят вместе с ним заметил. Потом ловил нас ещё недели две и просил вернуть. И меня поймал, даже деньги предлагал, но Шестопалов вместе с пистолетом уже был с матерью в Краснодарском крае.

— А как вы понимали, что он говорит? Он знал русский?

— Говорил очень ломано, но понятно. Их наказывали, когда пропадало оружие.

Я с этим Борисом Шестопаловым после второй оккупации занимался грабежом немецких машин. Воровали у них хлеб — он был житный и в виде нашего батона. На упаковке была написана дата изготовления: 1938 год. Но если хлеб разрежешь — он мягкий. А на железной дороге воровали уголь.

— А что потом стало с Борисом? Вы виделись?

— Позже я узнал о его судьбе такую вещь: они с матерью подложили мины под танки, и не успел он подальше отползти, как танк тронулся. Ему выбило глаз, оторвало руку и ногу, а немцы положили его в свой госпиталь. Позже я видел его в Ростове на старом базаре, он торговал глиняными петушками-свистушками. Пытался с ним поговорить. Но после пережитых событий он обезумел, и диалог не состоялся.

Была ещё такая история. Если ехать в сторону Сиверса, через железную дорогу, там перед мостом находится небольшой подъём. Мы же лазаем кругом, любопытные мальчишки. И там стояла машина, полная обычных маленьких мин. Машина была закрыта, и внутри, прямо за рулем, сидел застреленный шофёр, а рядом сидела живая овчарка. Мы разбили окно и выпустили собаку. Вскоре овчарка привела женщину, мы помогли ей погрузить тело шофёра на детскую коляску вместо носилок, и она увезла его.

Потом я устроился на работу в сапожную мастерскую к своему соседу дяде Коле. Вскоре мне дали отпуск, и в 1946 году я снова пошёл учиться, до начала войны я успел закончить только два класса 81 школы.

Как получилось. Однажды по дороге домой встречаю завуча 70 школы. Мы разговорились. «Как я пойду учиться, если у меня всего два класса образования?» А он отвечает: «Было бы желание, я помогу тебе». Так меня сразу перевели в 5 класс, который я успешно закончил. Потом перешёл в 78 школу и благодаря помощи педагогов закончил 9 классов.

Вот ещё вспомнил забавную историю тех лет. Однажды жена Черчилля привезла разные вещи на благотворительность: кровати в больницы, а детям — полуботинки. Мне тоже дали на них талон, и когда я пришёл получать, мне сказали: «Размер только 39». А у меня больше сорокового. Но я всё равно взял ботинки, принёс их в свою мастерскую. Думали, думали, как их растянуть, но всё тщетно — кожа, из которой были сделаны ботинки, спиртовая и не тянется. Тогда их обрезали на пальцах, так и ходил.

— У вас много медалей. За какие заслуги вам их вручили?

— Здесь «Ветеран труда». А все остальные — за то, что я во время войны работал на предприятиях. Хоть я и был учеником, но я работал.

— Как вы узнали, что война закончилась?

— У нас дома было радио с динамиком из специальной бумаги. И по нему передали: «Война окончилась». Знаешь, какая радость была!

— После войны вы восстанавливали город?

— Да. Я и за свою матушку отработал 300 часов по норме. Вот ещё история. Я приходил на восстановление здания справа от Часового завода. Там был мастер, он меня записывал и определял в группу рабочих. А за перегородкой работали военнопленные немцы. И вот открывается один раз калитка из досок, выходит оттуда их офицер, по форме видно, и подходит ко мне. А у меня зубило из арматуры и на ручке такие «барашки». Он мне показывает на глаз: если железка в глаз отскочит, без него останешься. Забирает мою арматуру, зовёт двух своих солдат, и моё зубило обтачивают. Потом и молоток мой обточили, чтобы ничего не торчало.

Этот же немец научил меня отбивать штробу для проводки, кабель класть. Наши не так делают. Меня именно немец научил. Среди них были и непропитанные фашизмом, человечные. Хоть и был в плену, всё равно помогал качественно восстанавливать наш город.

***

Сейчас Борису Кузьмичу 91 год. 42 года жизни он посвятил работе инженера на предприятии ВНИИ «Градиент», 20 лет трудился на заводе «Горизонт», участвуя в разработке машин для военно-промышленного комплекса. Воспитал двух сыновей, помогал воспитывать двух внуков и сейчас радуется двум правнукам.

Екатерина СЕОЕВА